— Может быть, вам или девочкам требуются ещё какие-то вещи? Можем заехать купить.

— Нет, спасибо. Нам хватит того, что приобрели в прошлый раз.

— Если что-то нужно, говорите сразу. Луиза.

Олэнтор постоял у экипажа несколько волнительных мгновений, не сводя с меня взгляда. Я украдкой глядела на него, поправляя на девочках наряды. Очень хотелось спросить, что в действительности он сказал вчера, стоя у моей двери. Но смелости не хватало.

Мне казалось, что генерал тоже невыносимо желает что-то сказать, но яростно противится этому, сжимая челюсти. Его тьма окутывала коконом, словно тугими объятиями. Пояс под платьем дрожал, опаляя кожу, а близость была такая тесная, что я ощущала аромат его мыла с лесным запахом, она пугала меня и восторгала одновременно.

Олэнтор отмер, сел в экипаж, и мы поехали в особняк в полной тишине. Генерал сидел далеко, в другом конце кареты, но от его молчаливого присутствия мне делалось спокойно. Рядом с ним меня никто не обидит.

— Я договорился, что встреча с магистром Китеном будет завтра, по моей просьбе он уже возвращается из поездки, — строго произнёс генерал, наклонившись ко мне. — Вы ничего не хотите сказать мне по поводу Кэти? Или ещё по какому-либо поводу?

Олэнтор буквально навис надо мной. Большой, сильный, умный — и от этого стало ещё волнительнее и страшнее. Я ощутила, как жар прилил к лицу.

Мне не нравился тон генерала. В его голосе звучал упрёк. Глаза мужчины сделались тёмные-тёмные! Ух, Олэнтор очень зол.

Я могла бы повторить признание ему прямо сейчас, чего уж там! Но говорить с разгневанном мужчиной в тесноте кареты совершенно не хотелось. Вон, и дети почувствовали накалённую обстановку и раскапризничались.

Генерал поглядел на малышек и перестал приставать с расспросами, отклонился к спинке, и мы проехали остаток пути в молчании, лишь под непрерывный лепет девочек и шорох рессор.

Олэнтор не остался на обед — проводив нас до крыльца, тут же уехал: хмурый и злой, как дождливая осенняя ночь.

35

Я покормила детей и принялась укладывать их спать. Что они только не вытворяли! Кричали! Требовали карандаши и игрушки! Мы с мамой хватались за голову, пока я не положила девочек в одну кроватку и не подсадила к ним Пирожка. Стало немного тише. Но веселье не заканчивалось, смех и воркование ещё долго не затихали. Тогда я достала из-под матраса порванную старую книгу о приключениях древних героев Ирсланда и принялась читать по-ирсландски. Дети затаились, слушая меня. Я снова задумалась, на каком языке они понимают? Выходит, что и на нашем, и на вражеском.

Когда девочки уснули, мама присела в кресло и снова завела разговор, что нужно всё бросить и уехать. Я промолчала о том, что у меня более глобальные планы. Она не поймёт. Мама всегда старалась избегать конфликтов, и потому мои родители никогда не ругались. Я думаю, мама стала такой, потому что её мужем был тёмный маг, спор с которым мог спровоцировать выброс опасной магии — и тогда досталось бы всем. Поэтому, когда папа сорвался, мама решила не вступать в борьбу, а просто уехать из столицы, чтобы уберечь меня.

Вскоре девочки проснулись, и опять понеслась канитель с бросанием игрушек, криками и тисканием Пирожка. Благо тот поощрял дёргание за уши и обнимашки. Госпожа Рут зашла позвать на полдник, и в неё полетел мячик под звонкий смех малышек. Она быстро спряталась за дверь и пригрозила:

— Вы совсем не занимаетесь воспитанием детей! Вырастут такие же баловницы, как вы!

За полдником тоже не удалось избежать хулиганства, потому что Пирожок всё время крутился под ногами. Дети бросали ему еду. Тогда я решил отвести его в спальню мамы, но Пирожок убежал от меня и свернул в кабинет Олэнтора. В кабинете, на тахте разлеглась большая толстая Булочка, Пирожок забрался к ней под бочок, как будто прячась от меня. Я улыбнулась и приказала ему там и сидеть.

После полдника мы с детьми и мамой отправились гулять в сад, и я снова отправилась по тенистой дорожке в сторону конюшен. Мне не терпелось расспросить Альберта, кто ещё готов поддержать меня. Если будет много ополченцев, то, возможно, и Олэнтор мне в союзниках не нужен.

— Их полно, вся страна, — принялся рассказывать Альберт. — Мы только делаем вид, что рады ирсландцам, но они ставят себя выше нас. А ещё налоги! При прежнем короле, вашем отце и муже леди Маргарет, — Альберт отвесил поклон моей маме, — они были поменьше, и законы — помягче. Теперь же, что за дурацкий указ, валлирийцам нельзя выходить на улицу после захода солнца! Сразу загребут в тюрьму, как выступающих против власти.

Мама тяжело вздохнула, приобняла меня и отправилась ловить девочек, которые полезли в клумбу с цветами. Она была очень доброй женщиной, но разговоры о политике всегда вызывали в ней скуку.

— Люди любили короля Габриэля, Ваше Высочество, — проговорил Альберт, продолжая вычёсывать одного из чёрных жеребцов Олэнтора. — Ну, подумаешь, вспылил разок при министрах. Простому человеку можно буянить, а королю, значит, нет. Обычный человек в свинюшку наедается раз в неделю, а бедному тёмному магу и поесть нормально нельзя. Нельзя веселиться, встречаться с друзьями — не жизнь, а каторга!

Альберт похлопал коня по крупу и перешёл к другому его боку.

— Мой отец тёмный маг восьмого круга, его магия опасна, если выйдет из-под контроля. Поэтому для тёмных существует кодекс, который нельзя нарушать.

— А вы знаете, кто составлял энтот кодекс, Ваше Высочество?

— Министры… Правители континета разные, короли.

— Именно! Кто угодно, кроме самих тёмных. Потому что… что? Правильно, тёмные маги самые сильные, сильней остальных, и завистливые правители, не обладающие подобной силой хотят заковать их в цепи, лишить возможности взять верх над ними. За любой проступок, они бросают тёмных в подземелья, якобы по закону. Кодекс тёмных следовало бы пересмотреть. Но это уже не моё дело, я всего лишь по лошадкам, — Альберт погладил широкую шею коня и улыбнулся кривоватой улыбкой.

Я слушала возничего и вспоминала папу — он сейчас сидит в темнице в магических оковах, приговорённый к пожизненному заточению за нарушение кодекса. Лишённый всякого человеческого общения, даже переписки… Но действительно ли он заслуживал этого? Один проступок из-за угрюмого настроения, которое как раз испортили ему сильнейшие запреты кодекса, — и конец всей жизни: и его, и страны…

— А вы тут, Ваше Высочество, на месте няни, чтобы заговор против Олэнтора устроить? — снова улыбнулся Альберт.

— Почти, — ответила я. — Ищу, как подступиться.

— Мы тоже. Он очень сильный и хитрый. Как только появится возможность, мы его скрутим. А без него — Тир ничто. Олэнтор — вот, кто главный. Выгоним ирсландцев и вернём нашего любимого Габриэла из темницы. Законы свои помягче поставим.

— А “мы” — это кто?

— Не могу сказать, меня лишили памяти. Заклинание на мне, Ваше Высочество. Когда понадоблюсь, со мной свяжутся. Это чтобы Олэнтор мысли не читал. Он может. Удивительно, что вас ещё не раскусил!

— У меня тоже есть защита, — сказала я, пристально рассматривая Альберта.

Возничий не так прост. Очень не прост. Нужно быть бдительной.

Когда мы с мамой и девочками вернулись к особняку, за толстыми коваными прутьями садовой ограды показался тёмный экипаж без гербов. Он стремительно подкатил к воротам, поднимая пыль. Дверца широко распахнулась, и мужчина, показавшийся из неё закричал охране:

— Пропустите! Мне нужно срочно увидеть госпожу Линдон!

36

Внезапно появившимся мужчиной оказался Джеральд, элегантно одетый, но почему-то сильно взъерошенный.

— Иди, Лиззи, — проговорила мама, беря девочек за ручки. — Мы пока побудем на скамеечке у крыльца.

Я пошла к воротам не торопясь, чтобы пояс с артефактами не звенел и не привлекал внимание стражи. Джеральда пускать не хотели по приказу Олэнтора, но я настояла, сказав, что он мой родственник. Стражи впустили сквайра, но экипаж остался за воротами.